Среднее время для чтения текста 17 минуты
“Попкорн военных лет” детям ВОВ посвящается.
В последний момент, старик, подключённый к проводам, медленно открыл глаза и повернулся в сторону, откуда приблизились к нему. Девушка остановилась, замерев на месте. Когда их взгляды встретились, его лицо расплылось в широченной улыбке. Растянутые уголки его рта заполнили впалые щёки, глубокие морщины стали ещё глубже. Ухоженные усы, борода и прическа говорили о его социальном положении. Хотя он и был азиатом, его не азиатского выреза чёрные глаза медленно заморгали. Тяжело дыша, с явной радостью и ликованием, он произнёс на чистом русском языке:
– Аа-а, Ма-ашенька, Нуркы-ыз, я зна-ал, что я тебя всё равно встречу!
После этих слов больной старик сразу же закрыл глаза и замолк. Через стекло защитного комбинезона было видно, как в недоумении моргала огромными голубыми глазами девушка. Из-под маски, вокруг носика выглядывали несколько незаметных веснушек. А под медицинским чепчиком, виднелись упругие пряди густых кудрявых волос солнечного цвета. Она бросила взгляд на приборы, они показывали стабильную жизнедеятельность незнакомого старца. Сразу же она обратилась к коллеге, стоявшей всё это время рядом:
– Ты слышала Чойгана? Он назвал меня Машенькой?!
Яркая брюнетка азиатских кровей так же была удивлена, она ответила:
– Но ты у нас Ирина, он бредит, ему что-то видится, – Чойгана указала на аппаратуру, – где здесь показывает температуру его тела?
– Температура в норме, подожди, «Маша» — это ведь моя бабушка, а я вылитая она, – Ирина сняла с головы чепчик, трогая руками кудрявые волосы, – эти волосы, веснушки и голубые глаза, это всё от моей бабушки!
Чойгана призадумалась:
– Стой, он же ещё произнёс: – «Нуркыз», «Нур» переводится «луч солнца», а «кыз» это «девочка», значит вместе «солнечная девочка»!
– А тувинский язык разве схож с киргизским? – недоверчиво спросила Ирина
– Да, общий тюркская группа, почти похожи, а-а твоя бабушка, ты мне не рассказывала о ней?
– Давай позже?
Две девушки уставились друг на друга. Оба молодые, стройные, современные студенты, будущие медики были озадачены произошедшим. Жизнь в одном из московских медицинских учреждений кипела во всю. Переполненное больными здание. Мед персонал в защитном комбинезоне, на лицах маски, без устали снуют по всем этажам и коридорам. Пациенты мужчины, всех возрастов, разной степени состояния здоровья. У некоторых стоит аппарат ИВЛ, у других капельница, а третьи просто лежат, кто-то заливается безостановочным кашлем. Кого-то везут на каталке, кого-то ведут за руки. К зданию слишком часто подъезжают и отъезжают машины скорой помощи. Первый ковидный локдаун в Москве подходил к концу.
– Моя бабушка, во время блокады Ленинграда была ребёнком и её эвакуировали в Киргизию, неужели этот дед один из друзей её детства? – Ирина и Чойгана быстро шли по коридору, – она умерла, когда мне было 8 лет, но я мельком помню, она иногда рассказывала про своё детство в эвакуации, эвакуированных было, ну-у где-то, точно не помню!
Они уже стояли у дежурной медсестры, поинтересовались про азиатского деда. У неё была лишь записи некоторых назначений врачом вновь поступившему Темирбаеву Аманбеку, 1935 года рождения. Экспресс анализ на COVID19 был положительным. Не найдя нужной информации, они двинулись в сторону приёмной.
В журнале записи поступавших приёмного отделения они нашли кое-что: «Темирбаев Аманбек», 1935 года рождения, при нём был паспорт гражданина Кыргызстана, поступил 2 часа назад, без сознания. Привезла скорая помощь, вызвали прохожие, подобрали во дворе дома №35 улицы Викторенко, в районе метро Аэропорт, родственники не объявлялись.
Ирина и Чойгана стояли теперь уже у кабинета с надписью «Заведующий отделением Гамосания Жони Нугзарович», дверь была приоткрыта. Постучавшись, они робко вошли. Заведующим оказался седовласый дед грузин, на пару десятков лет младше того деда кыргыза. Всплеснув густыми бровями, он спросил:
– Вы кто, юные создания?
– Мы волонтёры, будущие ваши коллеги, у нас к вам такая просьба, – сходу ответила Мария.
Выслушав их, Жони Нугзарович с большим энтузиазмом согласился сделать всё возможное для выздоровления этого больного.
– Звоните в любое время, я на связи, – подытожил он беседу.
Девушки теперь уже стояли у палаты деда Аманбека. Он был так же без сознания. В его палате уже работал медперсонал. Одна из медсестёр умело брала кровь с руки, другая без суеты готовила капельницу.
Чойгана читая имя на бейджике, обратилась к одной из них:
– Гулрайхон, а можно попросить вас, вы присмотрите за нашим больным дедом и в ночное время, вы ведь здесь дежурите до утра?
– Да, посматурю канечна, раз вы просите, – с азиатским акцентом ответила узбечка средних лет, – а что, он вам, родственник да-а?
– Он нам дорог, больше, чем родственник! – ответила Ирина, – если что, вы звоните в любое время, я продиктую вам свой номер, вы запишите пожалуйста.
Две подруги шли по заполненному людьми коридору. Медперсонал шустро сновал по всему периметру здания. Наступал вечер, огромный мегаполис затихал, но жизнь мед.учреждения продолжала кипеть.
-Так ты расскажи про свою бабушку Ира? – обратилась Чойгана
– Если честно, я мало что помню из её биографии, – нахмурилась Ирина, но уверено добавила, – у неё на квартире есть её рукописи, я знаю где они лежат, нам надо добраться до них.
– А где они, эти рукописи? – загорелась Чойгана.
– В районе Перово, в старых пяти этажках, – заглядывая в экран своего гаджета отвечала Ира.
– Аа, я всё равно не знаю где это, – виновата улыбнулась тувинка.
Ирина на полному ходу, — это на востоке Москвы, мы находимся на северо-западе, поехали со мной?
– С удовольствием поеду!
– Я знала, что ты лучшая подруга, едем ко мне, перекусим, найду ключи от квартиры бабушки и в Перово!
Улочка из стареньких пяти этажек утопала в весенней зелени, хотя с наступлением сумерек все цвета приобретали холодные оттенки. Кое-где свет из окон пронизывал наступающий мрак, а в воздухе витал запах сирени. Ирина и Чойгана быстро прошли в один из этих домов. В квартире время остановилось где-то в 80-х годах прошлого века. Но хотя, везде было чисто и убрано, ни одной пылинки нигде. Пока Чойгана любовалась посудой советских времён, Ирина перебирала в шкафу коробки с книгами и тетрадями.
– Ирина, ты извини за нескромный вопрос, – тихо прервала молчание Чойгана, – почему твои родители или ты сама не сдадите это жильё квартирантам, за год набежало бы прилично?
– Папа со своей сестрой не хотят, они здесь выросли, они собираются по праздникам здесь, – рассказывала Ира, – родители зарабатывают нормально, нам хватает.
– Аа, понимаю, – кивнула головой Чойгана, стала рассматривать семейные фотографии, висевшие на стене
Тем временем Ирина достала очередную кипу бумаг из картонной коробки и воскликнула:
– Вот, нашла рукописи моей бабушки, так и не издали книгу! – она стала перебирать пожелтевшие от времени листы с напечатанной на печатной машинке текстом.
Они вдвоём присели на полу, Ирина, достала из середины пачки лист бумаги и стала читать вслух: «Мы жили и учились в одном большом бараке. За нами ухаживала мама Тоня, ей помогали всем селом. Очень редко, к нам прямо в барак привозили кино, тогда к нам присоединялись местные дети. В один из таких вечеров рядом снами сели мальчики, наши ровесники. Шёл какой-то фильм про войну. Во время фильма часто приходилось менять плёнку, в это время на какое-то время включали свет. В этот момент мальчик лет 8–9 сидевший рядом со мной, улыбнулся и протянул мне руку, сжимая что-то. Он произнёс непонятные мне тогда слова на своём языке. Я автоматически протянула ему свою ладошку. Он раскрыл свой кулачок и насыпал мне что-то. Оказалось, это была горсть жаренных зёрен пшеницы, отдающий пряным запахом свежеиспеченного хлеба, который напоминал мне хлеб в холодном Ленинграде. Таким зёрнами нас иногда угощали здесь, я знала, как они приятно хрустят во рту и очень сытные. Хотела сразу положить к себе в рот, но он жестом показал на свет и хитро подмигнул большими чёрными глазами. Позже, когда выключили свет, этой горсточкой жаренных зёрен я поделилась с подругой Анной. После, жаренными зёрнами он угощал нас много раз.
Не помню точно сколько времени прошло, мы даже стали понимать друг друга, он стал говорить по не многу на русском, а я на кыргызском. Его звали Аманбек, что означало «В целости и сохранности, живой». Его отец погиб на фронте, а мать трудилась в колхозе. Мы чуть подросли, теперь общались, когда вместе игрались и в любое свободное время. Он отличался от других детей, неазиатским вырезом глаз и более смуглой кожей. Точно так же и я была другой среди эвакуированных детей, с огромной кудрявой копной волос, с веснушками на лице. Однажды Аманбек потрогал мои волосы, сказал, что они как лучи солнца и дал мне новое имя «Нур кыз» «Солнечная Девочка». После, он ко мне так и обращался.
Оказалось, чтобы угостить своих друзей этими жаренными зёрнами, он собирал оставшиеся колоски пшеницы на колхозном поле, когда помогал старшим мальчикам пасти скотину. А жарил дома на плите и делился с друзьями. Он это показал нам, когда повёз меня с Анной на своей лошади на колхозное поле. Мы с Анной в первые в жизни ехали верхом на коне, она держалась за гриву, я обхватила её, а Аманбек просто вёл лошадь за уздечку. На поле мы спешились, и пока собрали несколько колосков, набрели на соседнее поле. Здесь росла картошка, урожай был собран давно, была поздняя осень. Здесь мы раскопали несколько небольших картофелин, нашей радости не было предела! Но мы радовались не долго. Лошадь Аманбека, которую он всё время вёл за собой навострив уши оглянулась в сторону гор. Аманбек встревоженно обернулся туда же, всмотрелся и обеспокоенный повернулся к нам. Мы тоже смотрели в ту строну, но так и ничего не увидели. Он взял тряпочную сумку с нашей находкой, засунул за пазуху Анне, видимо так как она была крупней и выше, чем я.
Он в одно мгновение очутился верхом на своей лошади. Развернул лошадь так, что нас прикрыл от стороны гор и сказал быстро идти рядом с ним. Мы почти бежали рядом. А он ехал рядом и иногда косился в сторону гор. Оказывается, он нас привел к небольшому стогу соломы, благо оно оказалось рядом. Аманбек, не слезая с лошади сказал нам, чтобы мы быстро спрятались в стоге соломы, а когда двое всадников проскачут мимо этого стога, чтобы мы осторожно убежали в село. Когда мы наблюдали за ним уже сквозь солому, он сильнее натянул на голову свой белый головной убор и лихо поскакал от гор в сторону озера, за ним поднялся небольшой столб пыли. Я с Анной замерли, и теперь со стороны гор стал нарастать топот копыт несущихся лошадей. Почти рядом от нашего стога соломы, действительно пронеслись двое всадников, о чём-то громко крича. Это видимо были охранники. Когда топот копыт утих, мы с Анной вихрем понеслись домой вдоль предгорья, в наш большой барак на краю села. Через несколько дней вечерком, когда мы играли в лапту, пришёл и Аманбек …»
В этот момент зазвонил телефон Ирины, она подняла трубку, а там знакомый женский голос и акцент:
– Ирина, это я медсестра Гулрайхон, вашему дарагому чельовеку стало савсем плоха, сматрю апарыты непоказывают, я сообщиля дежурному врачу. Теперь вашего деда перевели в реанимасию.
– Спасибо вам Гулрайхон, мы приедем! – обеспокоенная Ирина уже не в телефон, продолжила, – надо позвонить Жони Нугзраовичу.
– Да, конечно, звони, а я пока соберу рукописи, надо узнать, чем закончится эта история с попкорном военных лет, – Чойгана чуть призадумавшись, добавила, – нет, концовку этой истории напишем мы с тобой Ирина?!
У «Отделения реанимации», облачённые в комплект защитного комбинезона две подруги настойчиво стучались в дверь. Изнутри выглянула сотрудница:
– Что так сильно стучите?
– Темирбаева Аманбека, пожилого пациента к вам перевели, что с ним? – Выпалила Чойгана. Пока сотрудница реанимации хотела открыть рот, Ирина настойчиво поинтересовалась:
– А кто в реанимации сегодня главный, можно к нему пройти!
– Э-э, сегодня Григорян Гарик Аванесович, но он занят, к нему нельзя – произнесла подуставшая медик из реанимации.
– Нам можно, мы тоже врачи, ну пожалуйста, – стала проталкиваться Чойгана.
– Да, да пожалуйста, поддержала её Ирина.
Пока шли по коридору реанимации, открывшая дверь медик спросила их:
– Вас интересует старый азиат?
– Да, вы знаете его? – переспросила Ирина.
– Что с ним? – поинтересовалась Чойгана.
– Значит, Гарик Аванесович, занимается именно вашим дедом, он тяжёлый, вам в реанимационную нельзя, ждите здесь, – сотрудница указала на место возле двери с табличкой «Реанимационная», сама зашла во внутрь.
Ирина и Чойгана ошарашенные услышанным остались стоять на месте. Где-то кто-то откашливался, по голосу совсем молодой человек, кто-то стонал. Рядом прокатили тележку с полностью укутанным простынёй пациентом. У Ирины выступили слезинки под глазами. Увидев это Чойгана молча обняла её.
– Оказывается мы вообще не ценим историю наших предков, почему я раньше не интересовалась жизнью моей бабушки? – Ирина, вытащив руки из объятий Чойганы двумя руками вытерла слёзы и продолжила, – я же совсем не знаю деда Амана, … ну а ты что плачешь? – Ирина стала вытирать слезинки у Чойганы, а она, пожимая плечами:
– Наверно за компанию, я раньше лишь слышала о блокадных детях по телевизору, но вот так, чтобы в рукописи, не-ет … .
Оба замолкли.
– Во мне гены бабы Маши, видимо они … -, начала было Ирина, но в здании неожиданно погас свет. В окне с видом на соседнее крыло здания, так же отсутствовал какой-либо признак освещения.
На пару секунд воцарилась гробовая тишина. Тишину взорвал истошный крик с кавказским акцентом:
– Вашу мать, гиде нашы електрики-и, что нэ включат автономку!?
Девушки отошли от двери и вовремя, она резко распахнулась. Оттуда выскочил худой и высокий молодой медик, освещая себе дорогу то ли телефоном, то ли часами и скрылся за поворотом. В соседних палатах теперь слышны были недовольства, сильные кашли, кто-то уронил что-то, кто-то матерился отборным матом.
Из-за поворота выскочил тот самый молодой человек, за ним ещё кто-то, но уже без комбинезона, а просто в халате и с установленным на головном уборе фонариком. В мелькании света, под маской можно было разглядеть его густую бороду. Двое молодых людей с ходу нырнули в дверь реанимационной. Недолго думая двое девушек, последовали за ними. Двое парней шли быстро, пару раз завернув налево остановились у стены. Шедший вторым бородач с фонариком на голове стал открывать на стене щитки. Увидев это, девушки остановились. Бородач пару раз щелкнул переключатели и оглянулся по сторонам в ожидании, но ничего не произошло. Он повторно сделал то же самое. И ничего. С высоким медиком они прошли дальше за угол, девушки остались на месте, уже в темноте. С приоткрытой двери соседней палаты донёсся нервный женский голос;
– Ванечка, что же вы так долго?!
Ванечкой оказался тот самый высокий и худой медик, бегающий с электриком, он ответил:
– Елена Владимировна, вот уже сейчас!
За углом послышались такие же звуки переключателей и о чудо, свет загорелся, но не такой яркий.
– Какой ты маладес Парвизулло! – воскликнул знакомый голос, это был дежурный врач Гарик Аванесович, он далее спросил – ты включиль автономку?
– Да, это наша автономка, аварийное отключение света по району, – совсем без акцента, на русском ответил тот самый молоденький бородач таджик.
Ирина и Чойгана из далека наблюдали в приоткрытую дверь.
Гарик Аванесович, скомандовал:
– Перезагрузите всю систему, проверьте показатели приборов!
Вокруг него трудились несколько медиков, а по середине был дед Аман. Уже знакомой голос Елены Владимировны, медика средних лет, на более высоких тонах:
– И без приборов вижу не дышит он и пульса нет!
– Готовим дефибрилляцию, – спокойно и уверенно продолжал руководить Гарик Аванесович. К ним присоединился и Ванечка.
Ирина закрыла лицо ладонями и отвернулась. Видя ситуацию, Чойгана повела Ирину к выходу. Парвизулло последовал за ними. В момент, когда они подходили к двери, было слышно Гарика Аванесовича:
– Ещё раз дефибриллятор!
Они вышли за дверь реанимационной, к этому моменту у Ирины безостановочно лились слёзы. Вместе с ней разрыдалась и Чойгана, хотя она сама пыталась успокоить подругу. Увидев состояние девушек Парвизулло обратился к ним:
– Может помочь вам?
– Нет, нет не надо, – ответила было Чойгана молодому человеку, но опомнившись, – пожалуйста, можешь узнать, что там с нашим дедом?
Как только Парвизулло скрылся за дверью реанимационной, Ирина сняла маску с лица и во весь голос, сквозь слёзы:
– Когда умерла баба Маша, я так не переживала, что же со мной?
– Ты тогда был маленькой и глупой девочкой, а сейчас в тебе проснулась память о бабе Маше и её гены, наверное, – вытерев мизинчиками слёзы из-под глаз ответила Чойгана.
Они умолкли. В предутренние часы шума было меньше, где-то иногда доносились кашли больных, вой сирен скорой помощи, кто-то упорно ломился в какую-то дверь.
Парвизулло долго не выходил, девушки стали снова беспокоиться. Кто-то настойчиво ломился в наружную дверь. Чойгана подошла к окну, стала смотреть в сторону откуда доносился стук в дверь. Ничего не обнаружив, она вернулась к Ирине. Когда они встретились взглядами, Ирина молча кивнула, Чойгана кивнув в ответ, нырнула в незапертую дверь реанимационной. Она пришла в ту палату, у койки врачей не было. Дед Аманбек был полностью прикрыт простынёй, а все приборы отсоединены. Чойгана быстро закрыла лицо руками, развернулась и побежала обратно. Она вырвалась из-за двери и обняв Ирину стала громко плакать. Теперь Ирина успокаивала Чойгану. Две девушки обнявшись безудержно лили слёзы по малознакомому им человеку.
Вдруг со стороны лифта послышались разговор и быстрые шаги. Они быстро появились у реанимационной, охранник, мед работник и двое азиатов при галстуках. Они были явно кыргызами, один в возрасте, другой молодой. А когда приблизились в плотную, то оказалось, что они чертами лица напоминают деда Амана. Заметны были их большие чёрные глаза, смугловатая кожа, широки плечи. Отец и сын однозначно. Увидев плачущих девушек у дверей реанимационной, они остановились. Сообразив, что происходит, Ирина первой спросила:
– Вы к Темирбаеву Аманбеку?
– Да, он наш отец, а что с ним? – обеспокоился старший.
Ирина снова расплакалась, Чойгана пытаясь взять себя в руки, стал говорить проглатывая слюну и шмыгая носом:
– Я, я только что была у него в палате, его накрыли простынёй, – она снова залилась безудержными слезами.
Отец с сыном обменялись взглядом и опустили взгляды. Охранник, молодой кавказец не растерялся:
– Выражаю своё соболезнование, пусть Аллах простит его грехи и заберёт к себе в Рай.
– Примите моё соболезнование, – поддержала сопровождавшая медработник.
Отец, стройный мужчина лет за пятьдесят, от плохой новости совсем поник, пряча лицо прислонился лицом к груди сына, который на голову выше него. А юный сын, молча обнял его. Охранник и сопровождавшая их медик ушли обратно. Тут из реанимационной выскочили Ванька и Парвизулло. Увидев горюющих людей, они остановились в недоумении. Ванечка обратился к собравшимся:
– Да жив ваш дед, жив, что вы тут горюете, надо радоваться!
Все уставились на Ванечку. Убитые горем люди не поняли, что произнёс высокий и молодой врач. Они не верили просто. После неловкой паузы Парвизулло обратился к девушкам:
– Ваш дед выжил, он вернулся!
Удивлённая Чойгана прекратив реветь спросила у Ванечки:
– А в палате кто прикрыт простынёй?
– А-а, это в соседней палате? – адресуя свой ответ девушкам, Ваня продолжил, — это другой мужчина, он перед этим умер, а у вашего деда всё в норме, он пока без сознания…, – он не успел договорить, его крепко обнял старший азиат, со словами радости:
– Ой спасибо тебе дорогой, за хорошую новость вам положен сюрприз, – он отпустил Ваню, за тем со словами благодарности обнял и Парвизулло, за тем по-отцовски обнял и девушек. Его сын от души последовал примеру отца, с благодарностью крепко обнял парней, а девушкам просто пожал руки и заодно представился:
– Я Дастан и мой папа Атай Аманбекович.
Девушки застеснялись, опустив глаза:
– Я Чойгана.
– Я Ирина, ваш дед Аманбек, оказывается был другом моей бабушки, – далее она взяла себя в руки и уставилась в лицо Дастана с низу вверх, тихо спросила, – а как вы потеряли своего деда?
– Он вышел прогуляться и ему стало плохо, прохожие вызвали скорую, пока мы спохватились, время прошло.
К входу в реанимационную подошли Жони Нугзарович и Гарик Аванесович, Ирина протянула руки по очереди к врачам и поблагодарила их всех, включая Ванечку и Парвизулло. Атай Аманбекович подошёл к старшим врачам, на лице появилась радость, они стали знакомиться. В это время Дастан жестом поманил молодёжь в сторону и задал вопрос Ирине:
– Ваша бабушка это ведь “Нуркыз”? Мой дед часто рассказывал про своё детство.
Пока молодёжь беседовала, старики общались по-своему, Атай Аманбекович говорил им:
– Мой отец остался жив, благодаря вам, по воле Аллаха , – он выдержал паузу и продолжил, – вот, этим летом, мы планировали на берегу Иссык-Куля отметить круглую дату, его 85 летний юбилей. Такие юбилеи у нас проводят с большим размахом. Теперь вы будете самыми почётными гостями на этом юбилее, пусть вся ваша бригада реанимации будут у нас в гостях! Дорогу в оба конца и жильё на неделю я беру на себя.
В этот момент, Жони Нугзарович тихо коснулся плеча Атайя Аманбековича и указал ему взглядом на молодёжь. Те дружно беседовали, Ирина и Чойгана дополняя друг друга что-то рассказывали, а трое парней внимательно их слушали, заглядывая им в рот. Жони Нугзарович в пол тона произнёс:
– Похоже мы на Иссык-Куль поедем не только на грандиозный юбилей, а-а?
Гарик Аванесович, улыбаясь добавил своим привычным акцентом:
– Па любому ми попробуем Иссык-Кульский попкорн военных лет!
Автор Муканбетов Э.С. 17.02.2024