Среднее время для чтения текста 16 минуты
Детям Великой Отечественной войны посвящается
В последний момент старик, подключённый к проводам, медленно открыл глаза и повернулся в сторону, откуда к нему кто-то подошёл. Девушка остановилась, замерев на месте. Когда их взгляды встретились, лицо старика расплылось в широченной улыбке. Растянутые уголки рта заполнили впалые щёки, глубокие морщины стали ещё глубже. Ухоженные усы, борода и причёска говорили о его хорошем социальном положении. Чёрные глаза то закрывались, то открывались. Тяжело дыша, с явной радостью и ликованием, он произнёс на чистом русском языке:
— Ааа, Ма-ашенька, Нуркы-ыз, я зна-ал, что я тебя всё равно встречу!
После этих слов больной старик закрыл глаза и смолк. Через стекло защитного комбинезона было видно, как девушка в недоумении часто заморгала. Из-под маски вокруг её носика проглядывались незаметные веснушки. А под медицинским чепчиком виднелись упругие пряди густых кудрявых волос солнечного цвета. Девушка бросила взгляд на приборы: все показывали стабильную жизнедеятельность незнакомого старца. Она обратилась к коллеге, стоявшей всё это время рядом:
— Ты слышала, Чойгана? Он назвал меня Машенькой!
Яркая брюнетка азиатских кровей удивилась и ответила:
— Но ты ведь Ирина! Он бредит, ему что-то видится. — Чойгана указала на аппаратуру: — Какой прибор показывает температуру его тела?
— Температура в норме. Подожди, Маша — это моя бабушка, а я – вылитая она. — Ирина сняла с головы чепчик, поправляя руками кудрявые волосы. — Эти волосы, веснушки и голубые глаза – это всё от моей бабушки!
Чойгана призадумалась:
— Стой, он же ещё назвал тебя Нуркыз, «Нур» переводится как «луч солнца», а «кыз» – это «девочка». Значит, вместе «солнечная девочка»!
— А разве тувинский язык похож на киргизский? — недоверчиво спросила Ирина.
— Да, у них общая тюркская группа, очень похожи. А что твоя бабушка? Ты мне не рассказывала о ней.
— Давай позже!
Девушки уставились друг на друга. Обе – молодые, стройные современные студентки. Произошедшее озадачило будущих медиков.
Жизнь в одном из московских медицинских учреждений кипела вовсю. Переполненное больными здание. Медперсонал в защитных комбинезонах, с масками на лицах без устали метался по этажам и коридорам. Пациенты – мужчины всех возрастов, разной степени тяжести. У некоторых стоял аппарат ИВЛ, у других — капельница, третьи – просто лежали, а кто-то безостановочно кашлял. Кого-то везли на каталке, кого-то вели под руки. К зданию часто подъезжали и отъезжали машины скорой помощи. Первый ковидный локдаун в Москве подходил к концу.
— Моя бабушка во время блокады Ленинграда была ребёнком, и её эвакуировали в Киргизию. Неужели этот дед – один из её друзей детства? — Ирина и Чойгана быстро шли по коридору. — Баба Маша умерла, когда мне было восемь лет. Я помню, как она иногда рассказывала про своё детство в эвакуации.
Остановившись, девушки спросили у дежурной медсестры про пожилого больного. В журнале была лишь запись некоторых назначений, сделанных врачом вновь поступившему Темирбаеву Аманбеку 1935 года рождения. Экспресс-анализ на COVID-19 был положительным. Не найдя нужной информации, девушки двинулись в сторону приёмной. В журнале записи поступивших приёмного отделения кое-что нашлось: «Темирбаев Аманбек», 1935 года рождения, при нём паспорт гражданина Кыргызстана. Поступил два часа назад без сознания. Привезла скорая помощь, вызвали прохожие, подобрали во дворе дома № 35 улицы Викторенко, в районе метро «Аэропорт». Родственники не объявлялись».
Ирина и Чойгана стояли у кабинета с надписью «Заведующий отделением Гамосания Жони Нугзарович», дверь была приоткрыта. Постучавшись, они робко вошли. Заведующим оказался седовласый дед-грузин, на пару десятков лет младше того деда-кыргыза. Нахмурив густые брови, он спросил:
— Вы кто, юные создания?
— Мы волонтёры, будущие ваши коллеги. У нас к вам такая просьба, — сходу ответила Ирина.
Выслушав их, Жони Нугзарович с большим энтузиазмом согласился сделать всё возможное для выздоровления этого больного.
— Звоните в любое время, я на связи, — подытожил он беседу.
Девушки стояли у палаты деда Аманбека. Он всё так же был без сознания. Рядом с ним суетились медики. Одна из медсестёр умело брала кровь из вены, другая без суеты готовила капельницу.
Чойгана, читая имя на бейджике, обратилась к одной из них:
— Гулрайхон, а можно попросить вас присмотреть за нашим больным дедом и в ночное время. Вы ведь дежурите до утра?
— Да, посматурю канечна, раз вы просите, — с азиатским акцентом ответила узбечка средних лет и поинтересовалась: — А что, он вам родственник, да-а?
— Он нам дорог больше, чем родственник! — ответила Ирина. — Если что, вы позвоните мне. Я продиктую вам свой номер, запишите, пожалуйста.
Две подруги шли по заполненному людьми коридору. Медперсонал сновал по всему периметру здания. Наступал вечер, мегаполис затихал, но жизнь медицинского учреждения продолжала кипеть.
— Так ты расскажешь про свою бабушку, Ира? — обратилась Чойгана.
— Если честно, я не помню биографию бабы Маши, — нахмурилась Ирина и уверенно добавила: — Есть её рукописи, и я знаю, где они лежат, только надо добраться до них.
— А где они, эти рукописи? — загорелась Чойгана.
— В районе Перово, в старых пятиэтажках, — заглядывая в экран своего гаджета, ответила Ира.
— А-а, я всё равно не знаю, где это, — виновато улыбнулась тувинка.
Ирина пояснила на ходу:
— Это на востоке Москвы, а мы на северо-западе. Поехали со мной!
— С удовольствием поеду!
— Я знала, что ты лучшая подруга! Едем ко мне, перекусим, и я найду ключи от бабушкиной квартиры. Потом поедем в Перово!
Улочка из стареньких пятиэтажек утопала в весенней зелени, хотя с наступлением сумерек все цвета приобретали холодные оттенки. Кое-где свет из окон пронизывал наступающий мрак, а в воздухе витал запах сирени. Ирина и Чойгана вошли в один из этих домов. В квартире время остановилось где-то в 80-х годах прошлого века. Везде чисто и убрано, нигде ни одной пылинки. Пока Чойгана любовалась посудой советских времён, Ирина перебирала в шкафу коробки с книгами и тетрадями.
— Ирина, ты извини за нескромный вопрос, — тихо прервала молчание Чойгана, — почему твои родители или ты сама не сдадите это жильё квартирантам? За год бы прилично набежало!
— Папа с сестрой не хотят: они здесь выросли и собираются по праздникам, — ответила Ира. — Родители нормально зарабатывают, нашей семье хватает.
— А-а, понимаю, — кивнула Чойгана и стала рассматривать семейные фотографии, висевшие на стене. Тем временем Ирина достала очередную кипу бумаг из картонной коробки и воскликнула:
— Вот, нашла! Это рукописи моей бабушки. Хотели, но так и не издали книгу! — Она стала перебирать пожелтевшие от времени листы с текстом, набранным на печатной машинке. Девушки сели на пол. Ирина вытянула из середины пачки лист бумаги и прочитала вслух: «Мы жили и учились в одном большом бараке. За нами ухаживала мама Тоня, ей помогали всем селом. Очень редко к нам в барак привозили кино, и тогда к нам присоединялись местные дети. В один из таких вечеров рядом с нами сели мальчики, наши ровесники. Шёл какой-то фильм про войну. Во время показа приходилось часто менять плёнку, и тогда, чтобы заправить новую, включали свет. В этот момент мальчик восьми-девяти лет, сидевший рядом со мной, улыбнулся и протянул руку, что-то сжимая в кулаке. Он произнёс непонятные слова на киргизском языке. Я автоматически протянула ему свою ладошку. Он раскрыл кулачок и насыпал мне какие-то крошки. Оказалось, это была горсть жареных зёрен пшеницы. Они источали пряный запах свежего хлеба, похожий на аромат ржаного хлеба в холодном Ленинграде. Такими зёрнами нас здесь иногда угощали, и я знала, как они приятно хрустят во рту, и какие они сытные. Хотелось сразу положить их в рот, но мальчик жестом показал на свет и хитро подмигнул. Позже, когда выключили свет, этой горсточкой жареных зёрен я поделилась с подругой Аней. После этого случая жареными зёрнами мальчик угощал нас много раз.
Не помню точно, сколько времени прошло, но мы стали понимать друг друга. Он понемногу начал говорить на русском, а я на кыргызском. Его звали Аманбек, что означало «В целости и сохранности, живой». Его отец погиб на фронте, а мать трудилась в колхозе. Мы подросли, и теперь часто общались во время игр или в любое свободное время. Аманбек отличался от других детей и азиатским разрезом глаз, и более смуглой кожей. Я так же отличалась от эвакуированных детей огромной кудрявой копной волос и веснушками на лице. Однажды Аманбек потрогал мои волосы и сказал, что они похожи лучи солнца. И назвал меня по-своему Нуркыз – «солнечная девочка». После этого он только так ко мне и обращался. Оказалось, чтобы угостить друзей жареными зёрнами, он собирал оставшиеся колоски пшеницы на колхозном поле, когда помогал старшим мальчикам пасти скотину. А потом жарил их дома на плите и делился с друзьями. Он показал нам, как он это делает, когда повёз меня с Анной на лошади в колхозное поле. Мы впервые в жизни ехали верхом на лошади. Аня держалась за гриву, я обхватила её, а Аманбек просто вёл лошадь под уздечку. Мы спешились и, пока собирали колоски, набрели на соседнее поле. Здесь летом росла картошка. Была поздняя осень, и урожай давно собрали. Мы раскопали несколько небольших картофелин, случайно оставленных, и нашей радости не было предела! Но радовались мы недолго. Лошадь Аманбека, которую он всё время вёл за собой, навострила уши и повернула голову в сторону гор. Аманбек встревоженно обернулся и посмотрел в том же направлении. Обеспокоенный, он повернулся к нам. Я и Анна тоже пристально всматривались вдаль, но так ничего не увидели. Аманбек поднял холщовую сумку с нашей находкой и засунул за пазуху Анне, видимо, потому что она была крупней и выше, чем я.
В следующее мгновение он очутился верхом на лошади и развернул её так, чтобы нас со стороны гор не было видно. Приказал идти рядом с ним. Мы почти бежали. А он ехал рядом и иногда косился в сторону гор. Вскоре мы очутились у небольшого стога сена, благо он был рядом. Аманбек, не слезая с лошади, сказал, чтобы мы спрятались в стоге, а когда всадники проскачут мимо, мы должны быстро бежать в аул. Через несколько минут мы были внутри стога и наблюдали за ним сквозь сухую траву. Аманбек натянул на голову белый головной убор, поднял лошадь на дыбы, развернулся и лихо поскакал в сторону озера. За ним поднялся большой столб пыли. Мы с Анной замерли, потому что со стороны гор нарастал топот копыт несущихся лошадей. Вскоре совсем рядом со стогом пронеслись двое всадников. Они громко кричали. По-видимому, это были охранники полей. Когда топот копыт стих, мы с Анной вихрем понеслись вдоль предгорья в наш большой барак на краю аула.
Прошло несколько дней. Вечером, когда мы играли в лапту, к нам подошёл Аманбек…»
В этот момент зазвонил телефон Ирины. Она подняла трубку, а там знакомый женский голос с акцентом:
— Ирина, это я медсестра Гулрайхон. Вашему дарагому чельовеку стало савсем плоха, сматрю апарыты непоказывают, я сообщиля дежурному врачу. Теперь вашего деда перевели в реанимасию.
— Спасибо вам, Гулрайхон, мы сейчас приедем! — ответила обеспокоенная Ирина. И уже не в телефон продолжила: — Надо позвонить Жони Нугзаровичу.
— Да, конечно, звони, а я пока соберу рукописи. Надо узнать, чем закончилась история с попкорном военных лет. — Чойгана задумалась на минуту и добавила: — Нет, концовку этой истории напишем мы с тобой, Ирина!
У отделения реанимации две подруги, облачённые в защитные комбинезоны, настойчиво стучали в дверь. Изнутри выглянула женщина:
— Зачем так громко стучите?
— К вам перевели Темирбаева Аманбека, пожилого пациента? Скажите, что с ним? — выпалила Чойгана.
Пока сотрудница реанимации собиралась ответить, Ирина настойчиво поинтересовалась:
— А кто сегодня главный в реанимации? Можно к нему пройти?
— Э-э, сегодня дежурит Григорян Гарик Аванесович, но он занят, к нему нельзя, — произнесла уставшая медсестра реанимации.
— Нам можно, мы тоже врачи! Ну пожалуйста, — стала упрашивать Чойгана.
— Да, да, пожалуйста, — поддержала её Ирина.
Девушки шли по коридору реанимации, и открывшая дверь медицинская сестра спросила их:
— Вас интересует старый азиат?
— Да, вы знаете его? — переспросила взволнованная Ирина.
— Что с ним? — поинтересовалась Чойгана.
— Значит так, Гарик Аванесович сейчас занимается вашим дедом. Он очень тяжёлый. Вам в реанимационную нельзя, ждите здесь.
Сотрудница указала на место возле двери с табличкой «Реанимационная», а сама вошла внутрь. Ирина и Чойгана, ошарашенные услышанным, остались ждать у входа. Где-то кто-то откашливался. По голосу это был совсем молодой человек. Доносились чьи-то стоны. Рядом прокатили тележку с полностью укутанным в простыню пациентом. У Ирины на глазах выступили слезинки. Увидев это, Чойгана молча обняла её.
— Оказывается, мы вообще не знаем историю наших предков. Почему я раньше не интересовалась жизнью своей бабушки? — Ирина, освободилась от объятий Чойганы и двумя руками вытерла слёзы. — Я же совсем не знаю деда Амана… ну а ты почему плачешь? — Ирина стала вытирать слёзы у Чойганы, а она лишь пожимала плечами:
— Наверно, за компанию… Я раньше лишь слышала о блокадных детях по телевизору, но вот так, чтобы из рукописи, не-ет.
Обе замолчали.
— Во мне гены бабы Маши, видимо, они… — начала было Ирина, но в здании неожиданно погас свет. В окне с видом на соседнее крыло здания также отсутствовало освещение. На пару секунд воцарилась гробовая тишина. В следующую минуту раздался истошный крик с кавказским акцентом:
— Гиде нашы електрики-и, что нэ включат автоньомуку!
Девушки от испуга шарахнулись от двери, и вовремя, потому что она резко распахнулась. Из неё выскочил худой, высокий молодой медик, освещая себе дорогу то ли телефоном, то ли часами, и скрылся за поворотом. В соседних палатах послышались недовольные возгласы, сильный кашель, кто-то уронил что-то, кто-то ругался отборным матом. Из-за поворота появился тот же самый молодой человек. За ним быстро шёл ещё кто-то, но уже без комбинезона, а в простом сером халате и с установленным на головном уборе фонариком. В мелькании света под маской можно было разглядеть его густую бороду. Двое молодых людей нырнули в дверь реанимационной. Недолго думая, девушки последовали за ними. Двое парней шли быстро, пару раз повернули налево и остановились у стены. Шедший вторым бородач с фонариком на голове открыл на стене щиток. Увидев это, девушки остановились. Бородач несколько раз щёлкнул переключателями и посмотрел по сторонам в ожидании света, но ничего не произошло. Он повторно проделал то же самое. И опять ничего. С высоким медиком они прошли дальше за угол, девушки же остались на месте в полной темноте. Из приоткрытой двери соседней палаты донёсся нервный женский голос:
— Ванечка, что же вы так долго?!
Ванечкой оказался тот самый высокий и худой медик, бегающий с электриком. Он ответил:
— Елена Владимировна, уже скоро!
За углом послышались такие же звуки переключателей и, о, чудо! свет загорелся, но не такой яркий.
— Какой ты маладес Парвизулло! — произнёс знакомый голос. Это был дежурный врач Гарик Аванесович. Он спросил:
— А ты включиль автоньомку?
— Да, это наша автономка работает. Аварийное отключение света по району, — совершенно без акцента ответил тот самый молоденький бородач-таджик.
Ирина и Чойгана издалека наблюдали за ними.
Гарик Аванесович скомандовал:
— Перезягрузите всю систему, проверьте показатели пириборов!
Вокруг собралось несколько медиков, а посередине палаты лежал дед Аман. Раздался знакомой голос Елены Владимировны, доктора средних лет. Она говорила на повышенных тонах:
— И без приборов вижу, не дышит он, и пульса нет!
— Готовим дефибрилляцию, — спокойно и уверенно продолжил руководить Гарик Аванесович.
К остальным присоединился и Ванечка. Ирина закрыла лицо руками и отвернулась. Видя ситуацию, Чойгана повела Ирину к выходу. Парвизулло последовал за ними. В момент, когда они подходили к выходу из реанимации, было слышно Гарика Аванесовича:
— Ещё раз дефибриллятор!
Девушки вышли за дверь. У Ирины безостановочно лились слёзы. Вместе с ней разрыдалась и Чойгана, хотя она всё время пыталась успокоить подругу. Увидев состояние девушек, Парвизулло обратился к ним:
— Может, помочь вам?
— Нет, не надо, — ответила было Чойгана молодому человеку, но, опомнившись, проговорила: — Пожалуйста, можешь узнать, что там с нашим дедом?
Как только Парвизулло скрылся за дверью реанимационной, Ирина сняла маску с лица и сквозь слёзы пробормотала:
— Когда умерла баба Маша, я так не переживала. Что это со мной?!
— Тогда ты была маленькой и глупой девочкой, а сейчас в тебе проснулась память о бабе Маше и её гены, наверное. — Чойгана всхлипнула, вытирая слёзы.
Обе замолчали. В предутренние часы шума было меньше: изредка слышался кашель больных и вой сирен скорой помощи. Кто-то упорно ломился в какую-то дверь. Парвизулло долго не выходил, и девушки стали снова беспокоиться. Кто-то по-прежнему настойчиво ломился в наружную дверь. Чойгана подошла к окну, чтобы посмотреть туда, откуда доносился стук. Ничего не обнаружив, она вернулась к Ирине. Они встретились взглядами. Ирина молча кивнула. Чойгана, кивнув в ответ, нырнула в незапертую дверь реанимационной.
Дед Аманбек был полностью закрыт простынёй, все приборы отсоединены. Чойгана закрыла лицо руками, развернулась и выбежала обратно. Она обняла Ирину и громко заплакала. Теперь Ирина успокаивала Чойгану. Две девушки, обнявшись, безудержно лили слёзы по малознакомому человеку.
Вдруг со стороны лифта послышались разговор и быстрые шаги. У реанимационной появились охранник, медработник и двое азиатов при галстуках. Явно кыргызы: один в возрасте, другой молодой. Когда они приблизились, то оказалось, что чертами лица оба напоминают деда Амана. Заметны были их большие чёрные глаза, смугловатая кожа, широкие плечи. Однозначно, отец и сын. Увидев плачущих девушек у дверей реанимационной, они остановились. Сообразив, что происходит, Ирина спросила:
— Вы к Темирбаеву Аманбеку?
— Да, он наш отец, а что с ним? — обеспокоился старший.
Ирина снова расплакалась. Чойгана попыталась успокоиться, глотая слёзы и шмыгая носом, ответила:
— Я, я только что была у него в палате, его накрыли простынёй, — девушка снова залилась слезами.
Отец с сыном посмотрели друг на друга и опустили глаза. Охранник, молодой кавказец, не растерялся:
— Выражаю своё соболезнование, пусть Аллах простит его грехи и заберёт к себе в благоухающий Рай.
— Примите моё соболезнование, — поддержала сопровождавшая их медсестра.
Отец, стройный мужчина лет пятидесяти, от плохой новости совсем сник. Пряча лицо, он прижался к груди сына, который был на голову выше. А юный сын молча обнял его. Охранник и сопровождавшая их медик ушли. Но из реанимационной выскочили Ванька и Парвизулло. Увидев горюющих людей, они уставились на них. Ванечка понял, в чём дело, и сразу выпалил:
— Да жив ваш дед, жив, что вы тут горюете, радоваться надо!
Все уставились на Ванечку. Раздосадованные потерей близкого человека люди не поняли, что произнёс высокий молодой врач. Они просто не поверили своим ушам. После неловкой паузы Парвизулло обратился к девушкам:
— Ваш дед выжил, он вернулся!
Удивлённая Чойгана, прекратив реветь, спросила у Ванечки:
— А кто в палате прикрыт простынёй?
— В соседней палате другой мужчина, он недавно умер, а ваш дед – красавчик, живой… — Ваня не успел договорить. Его крепко обнял старший азиат и со словами радости проговорил:
— Ой, спасибо тебе, дорогой! За хорошую новость вам положен подарок. — Он отпустил Ваню и со словами благодарности обнял Парвизулло. По-отцовски обнял одну за другой и девушек. Его сын последовал примеру отца: с благодарностью крепко обнял парней, девушкам просто пожал руки и заодно представился:
— Я Дастан. А мой папа – Атай Аманбекович.
Девушки застеснялись, опустив глаза:
— Я Чойгана.
— Я Ирина. Ваш дед Аманбек, оказывается, был другом моей бабушки. — Девушка взяла себя в руки и снизу вверх посмотрела на Дастана, потом тихо спросила: — А как вы потеряли своего деда?
— Он вышел прогуляться, и ему стало плохо. Это прохожие вызвали скорую. Пока мы спохватились, время прошло.
К двери реанимационной подошли Жони Нугзарович и Гарик Аванесович. Ирина протянула руки и поблагодарила всех, включая Ванечку и Парвизулло. Атай Аманбекович тоже подошёл к врачам, на его лице появилась радость. Они познакомились. В это время Дастан жестом поманил молодёжь в сторону и задал вопрос Ирине:
— Ваша бабушка Нуркыз? Мой дед часто рассказывал про своё детство.
Пока молодёжь беседовала, старики тоже общались по-своему. Атай Аманбекович говорил им:
— Мой отец остался жив по воле Аллаха и благодаря вам. — Он выдержал паузу и продолжил: — Этим летом мы планировали на берегу Иссык-Куля отметить круглую дату, восьмидесятипятилетний юбилей нашего деда. Такие мероприятия проводят у нас с большим размахом. Теперь вы будете самыми почётными гостями на этом празднике, вся ваша бригада реанимации! Дорогу в оба конца и жильё на неделю я беру на себя.
В этот момент Жони Нугзарович тихо коснулся плеча Атайя Аманбековича и указал взглядом на молодёжь. Те дружно беседовали: Ирина и Чойгана, дополняя друг друга, что-то рассказывали, а трое парней внимательно их слушали, заглядывая им в рот.
Жони Нугзарович тихо произнёс:
— Похоже, мы на Иссык-Куль поедем не только на грандиозный юбилей, а-а?
Гарик Аванесович, улыбаясь, добавил своим привычным акцентом:
— Па любому ми папробуем настоящий иссык-кульский попкорн военных лет!
Автор Муканбетов Э.С. 17.02.2024
0 Комментариев